Наталья Линдер, мама казахстанского тяжелоатлета, многократного чемпиона Казахстана и чемпиона Азии Альберта Линдера, который трагически ушел из жизни, дала первое интервью.

Корреспондент Sputnik Казахстан узнал, почему Альберт ушел из спорта, из жизни и что творилось в его душе.

— Расскажите, пожалуйста, каким ребенком был Альберт?
— В детстве он был жизнерадостным, как все дети. Они с братом Семеном погодки (Альберт старше — Sputnik), вместе играли, бегали. Мы жили в Карагандинской области в поселке Актас. Моя сестра занималась тяжелой атлетикой, и когда ее перевели в Талдыкорган, то мы переехали вместе. Тогда Альберт учился в третьем классе, пошел в школу, где набирали в секцию штангистов. Так он попал в спорт.

— Почему он выбрал тяжелую атлетику?
— Его тетя занималась этим видом спорта, и ему самому очень нравилось. Его никто не заставлял, он сам выбрал, сам записался. Он из школы пришел и спрашивает: «Мама, там набирают на кружок по тяжелой атлетике, можно я пойду?» Я не была против. В восьмом классе он прошел отборы в школу для одаренных детей в спорте в Талдыкоргане. Его первым тренером была моя сестра. Когда он попал в спортшколу, Седов забрал его себе (Сергей Седов — старший тренер сборной Казахстана по тяжелой атлетике). После школы Альберт поступил в университет, но, когда началась вся эта несправедливость, он забрал свои документы.

— Как он реагировал на победы и неудачи?
— Он был спокойным, сдержанным, никогда не был эмоциональным. От него грубого слова никогда не услышишь.

— Почему он ушел из сборной? В каком состоянии тогда был?
— Он не ушел из сборной! Его отправили домой в тяжелом состоянии. Тренер отправил его без сопровождения, просто мне позвонил и сказал: «Альберт себя плохо чувствует, я его отправлю домой». Это было в 2018 году, точную дату не помню.

Когда он приехал домой, я была в шоке. У него была выбита рука. У нас дома разборный турник есть, он железку брал от турника и ночью под подушку клал. Плакал и говорил: «Мама, я боюсь, что кто-то нам что-то сделает». Я успокаивала, «сынок, ты не бойся, никто не придет, не посмеют». Его морально ломали, говорили всякую ерунду, пугали. Вот эти три года я жила только им. Он два раза (в 2018 году и во время карантина) на протяжении месяца лежал в психиатрической больнице, потому что не ел по семь дней. Абсолютно не ел, началось обезвоживание организма. Врачи говорили, что у него депрессия. Спрашиваю у врачей, разговаривал ли он с психологами, отвечают: «Да, все хорошо, он с психологами разговаривает на равных».

Он не мог смириться с этим (тем, что происходило в сборной — Sputnik), говорил: «Почему так несправедливо поступают? Почему Седов так делает?» Он рыдал на коленях, говорил: «Мама, почему так?» Он постоянно плакал. Потом замкнулся в себе, из больницы выходит — нормально ведет себя, потом опять замыкается. Постоянно спрашивал: «Мама, почему все молчат?» Я ему отвечаю, что один в поле не воин, а он говорил, что все равно добьется правды.

— О какой несправедливости он говорил?
— Из-за допинга. Говорил, что он ничего не принимал. «Мама, неужели я сам себе будут делать плохо? Я лицензии зарабатываю, а везут других», — говорил он постоянно. Также рассказал, что тренер руки распускал, запугивал. Вы верите, что он потреблял допинг? Ребенок сам себе будет делать плохо, когда у него мечта единственная — съездить на Олимпиаду? Это была его жизнь. Он стремился к этому. У него было по три тренировки в день. Семен рассказывает, когда Альберт не ел несколько дней и тренировался в таком состоянии, тренер смеялся, видя, как он чуть ли не выползал из зала.

— Вы к кому-то обращались, когда он это все рассказал?
— Я никому не обращалась. Они (тренеры) только приезжали и уговаривали, чтобы он вернулся в спорт. Старший тренер и Седов. Их трое было. Они упрашивали — и меня тоже просили, чтобы я с ним поговорила. «Вы видите в каком он состоянии? Как я могу его заставить?» — сказала я. Потом поняли, что он не вернется.

Я никому не обращалась, все это время сама находилась рядом с ним. Постоянно контролировала, чтобы он вовремя ел. По больницам бегала, и никто никогда не спросил «как он?» Это все длилось на протяжении трех лет. Он даже не хотел, чтобы его узнавали: он не брился, не стригся. Когда работал поближе к центру, если люди узнавали его, он сразу уходил на другую работу. «Я про этот спорт не хочу слышать», — говорил он. Человек всю жизнь шел к своей мечте, шел к определенной цели. До того довели человека, что даже слышать не хотел про спорт. Сломали его, загубили. Сын мне рассказывал, что перед тем, как его отправили домой, он выпрыгнул из окна в кабинете Седова. Что можно говорить ребенку, что он может сбежать таким образом?

— Вы с Седовым разговаривали, почему он такое давление оказывал на вашего сына?
— А с ним без толку разговаривать. Понимаете, это сейчас дети начали рассказывать, а тогда они боялись, молчали. Когда Альберта отправили домой, Семен мне позвонил и сказал: «Седов Альберта довел и тебе домой отправляет». Но не рассказал, что конкретно там было. Молчали. Только теперь рассказывают, что в спортшколе он их бил и домой не пускал, чтобы я синяков не видела.

Я помню даже ситуацию, дети приехали из спортшколы, тогда были несовершеннолетние, но получали зарплату. Я у сына спрашиваю: «Альберт, а где твоя карточка?» Он говорит, что у Сергея Владимировича. Я позвонила Седову и спросила, почему карточка у него. Он ответил: «Ну, они несовершеннолетние». На что я ему сказала, что пойду в прокуратуру и напишу заявление. Он держал не только карточку моего сына — всех детей. Видимо, испугался, вечером приехал домой, привез карточки в мешочке, видать, не хотел, чтобы отпечатки остались. Мой сын сидел на балконе и плакал: «Мама, не надо, не забирай, если ты карточки у него заберешь, я больше не пойду в спортшколу». Уже тогда было давление на детей. Я сейчас все это вспоминаю, анализирую, и у меня шок. Я мать-одиночка, дети росли без отца. Иногда думаю, если бы у них был отец, может, они бы все рассказали ему, а меня расстраивать не хотели.

— Чем Альберт занимался после того, как ушел из спорта?
— Работал, он никакой работы не боялся: долго работал на стройке и брусчатку делал, в последнее время работал в СТО. Работодатели всегда звали его обратно, потому что он не пил, не курил, был работящий. За несколько недель до трагедии бывший начальник приходил, звал его обратно. Альберт говорил, что ему нравится в СТО.

— Смотрел ли он Олимпийские игры в Токио? Что рассказывал?
— Нет, он не смотрел. У него телефона не было. Целый день был на работе, вечером придет, покушает, в душ и ложился отдыхать.

— Была у Альберта какая-то мечта? Он хотел достичь чего-то: жениться, иметь детей или открыть свое дело?
— Он только про работу говорил. Начал ходить в зал, потом сказал, что не сможет заниматься, и перестал ходить. В Алматы к брату Семену ездил, хотел там работать доставщиком. Мы восстанавливали ему документы после утери. Он приехал в Талдыкорган, чтобы удостоверение забрать, но в Алматы больше не поехал, остался дома. Здесь стал работать. «Я лучше дома буду помогать тебе», — говорил. И Семену то же самое сказал, что будет мне помогать. Про женитьбу не говорил.

— Как он себя чувствовал в последние месяцы?
— Он себя прекрасно вел. У Семена есть сын, он с ним играл, ничего не предвещало... Дома никогда не было скандалов. С ним никогда никто не ругался, потому что он сам ругаться не может. Видимо, он в голове всё это вынашивал все эти три года. Настолько ему было тяжело — он не справился, как бы я ни старалась, что бы я ни делала.

— Что произошло в день трагедии?
— Ничего не предвещало беды. Накануне вечером все было хорошо, он улыбался, смеялся. Мы вместе смотрели телевизор, ели арбуз. Он пошел спать. Утром позавтракал, потому что всегда ему говорю — перед работай покушай. Стоял перед зеркалом, поправил волосы и оделся. Говорю: «Пошел?» Он говорит: «Да», — и ушел на работу. К пяти часам я была дома, готовила, и мне позвонили. Позвонил супруг, отчим Альберта. Так я об этом узнала. С его коллегами не разговаривала, меня туда не повели. Напрямую поехала в морг и ждала там. Похоронами занималась сама, потому что у нас здесь близких нет.

— После трагедии кто-то из тренеров звонил, приходил?
— Из федерации никто не звонил. На девять дней, это было 24 сентября, рано утром кто-то постучал в дверь. Я открыла — стоял Седов. Я была в шоковом состоянии, развернулась просто. Я не могла ничего сказать. Его вывели, не знаю, о чем с ним разговаривали, я сама не заговаривала. Потом меня сноха в чувство приводила.

— Вам есть что сказать кому-то?
— В субботу спортсмены выступили, я сама хотела приехать туда, но поняла, что не смогу ни слова сказать, буду плакать. Если один или два человека говорят, может кто-то не поверить, а когда все говорят — можно же на это обратить внимание. Они же говорят не потому, что им захотелось, а потому что у них тоже накопилось. Альберт был толчком, чтобы докричаться кому-нибудь. Может, федерация всю внутреннюю систему не знает: доложили одно — они поверили. Что творится в областях, они могут и не знать. Я хочу, чтобы они разобрались во всем. Также, если Седов был уголовно наказуем, на каком основании его допустили тренировать детей?

Прошу, чтобы президент Касым-Жомарт Токаев, федерация тяжелой атлетики Казахстана посодействовали, чтобы все было в рамках закона. Хочу, чтобы другие дети не страдали, чтобы такое не повторилось, чтобы родители не боялись отпускать детей в спорт. Надеюсь на справедливость.