Марату Быстрову — 25, он — левый защитник «Тамбова» и один из хедлайнеров ФНЛ. За последний год им интересовались «Зенит», ЦСКА и «Локомотив», хотя еще в 2013-м Быстров бегал в Магнитогорске в любительском чемпионате России и работал официантом в кафе, после чего ушел в разведку. Там он год не играл в футбол и почти забыл о профессиональной карьере.

Александр Головин встретился с Быстровым и расспросил о детстве в степях Казахстана, драках с пьяными азербайджанцами и дедовщине.

— Ты ведь не чистый казах?
— Метис. Отец — русский, мама — казашка. Причем она из Челябинской области, а папа, наоборот, из Казахстана. Во время учебы мама поехала в эту страну. Там родители познакомились и поженились.

— Себя кем чувствуешь?
— Что-то одно не принял, уважаю обе национальности. В семье вообще нет разделения — никогда не чувствовал, что родители из разных народов. Общаемся на русском, мама может что-то сказать по-казахски. Папа выучил некоторые слова, шутит. Я понимаю, но много не говорю. Вот раньше хорошо знал, до шестого класса изучал язык. Паспорт у меня только русский.

— А вера?
— Не определился. Не крещенный и не мусульманин. Из-за этого не стали с женой особо отмечать свадьбу. Расписались перед Новым годом. Она чистая казашка, поэтому родители — ее и мои — хотят свадьбу, но это очень тяжело. Если делать по обычаям ислама, надо серьезно ко всему отнестись. Мы ведь даже изначально неправильно поженились. Я должен был невесту своровать или калым за нее отдать. Раньше с будущими женами родители знакомили в детстве. Сейчас все не так серьезно, но все равно есть традиции. Мы просто встречались, расписались и посидели в ресторане.

— А надо собрать 300 человек за огромным столом?
— Все верно — весь аул. Родители хоть и живут в России, но в их деревне много казахов. Собираешь их и отмечаешь.

— Бывают же моменты, когда просишь что-то у бога. К кому обращаешься?
— По-разному. Обычно внутри себя что-то проговариваю. Не молюсь, не крещусь. Хотя ходил и в церковь, и в мечеть. В храме ставил свечки — папиному брату, дедушке. В мечети был меньше — еще до армии.

— Ты родился в маленьком поселке. Что за место?
— Большевик, Костанайская область. Жил там до шестого класса. Часто вспоминаю то время, смеюсь, потому что жизнь была другая. Папа работал в совхозе — следил за скотом, сено косил. Часть зарплаты получал наличкой. Не всю, но какую-то часть — талонами на хлеб или арбузами. Мама — диспетчер. Слушала указания от акима совхоза и по рации передавала их комбайнерам и трактористам. Зимой работы не было — заготавливали дрова. Это незаконно, но жить как-то надо. Ехали в леса на телеге или санях, рубили, всю зиму продавали. 

Жили мы около стадиона. Дом, забор — перепрыгиваешь через него — и поле. Поэтому и начал играть. Мама еще купила бразильскую футболку Зубастика-Рональдо. Я приходил из школы, убирал за скотиной, приносил воду и бежал в этой майке на стадион. Все детство так провел. Одноклассники-то пахали — с утра до вечера помогали родителям. А мои говорили: «Марат, иди. Мы все сами сделаем». Хотели, чтобы мы с сестрой чем-то увлекались.

— Домашнее хозяйство было большое?
— Приличное: лошади, коровы, телята, гуси, утки, свиньи. Мне очень нравилось их кормить. Всегда хотел это сам делать. Доставляло удовольствие, что даю пищу. 

— Роды принимал?
— Только видел, как это происходит. Помню, спал ночью, папа забежал к маме: «Света, корова телится». Мы с сестрой пошли смотреть. Из коровы выходил маленький теленок. Ей тяжело, но не скажешь же тужиться. Когда показалась голова и ножка, их привязали к веревке и стали тянуть.

Животных я вообще люблю. Никогда не рубил курицу. Как и мой дедушка. Ему 85, он не колол ни разу. Не хотел грех на душу брать. Подходил к внуку — моему двоюродному брату: «Держи нож, руби». А сам отворачивался. Вот и я такой же. Сейчас дома четыре кошки. А однажды у нас в поселке украли лошадь — Малыша вывели со двора.

— Это его имя?
— Да. Мы давали их коровам и лошадям. И обычно закрывали в сарай под замок, а в тот день папа пас на жеребце и заметил, что он хромает. Оставил на улице. Ночью его похитили. Собаки лаяли, но мы почему-то не обратили внимания. В деревнях же всегда лают.

Семья так переживала, что мама пошла к гадалке. Она сказала: «Вы найдете вора. Его сдаст женщина». Не поверишь, но все так и произошло.

— Расскажи.
— Мужчина, который украл, дома поругался со своей мамой. Та вызвала милицию. Они приехали в квартиру — висит уздечка. Стали задавать вопросы. Он отвечал непонятно что, и мама его сдала. В итоге посадили, но лошадь не вернули. Он зарезал ее и сдал на мясо.

— Говорят, когда режут свиней, слышать их визг невозможно.
— Это правда. Я всегда уходил. Возвращался, когда уже ошмаляли (опалили — Sports. ru). Потом делили на куски. А один раз в Казахстане долго не было дождей — баранов в степи резали всем совхозом. Вызывали осадки таким образом.

— Мясо из магазина с деревенским не сравнить? 
— Вообще разные вещи. Родители до сих пор ничего не покупают — все свое из деревни. Кто-то режет лошадь, они договариваются и половину забирают себе. Раньше тоже так делали в совхозе. Скучаю по тому времени. Недавно ездили играть в Оренбург — он рядом с Казахстаном. Я вышел из самолета и почувствовал запах степей. Они ведь пахнут по-другому, чем-то родным.

— Самое яркое воспоминание из казахского детства?
— Раньше в этой стране часто выключали свет. Вечером родители зажигали свечи, укладывали нас с сестрой и рассказывали сказки. А зимой с утра они уезжали на бричке продавать молоко. Я просыпался, будил сестру. Вместе топили дровяную печь, убирались, она готовила — и смотрели в окно. Дом стоял на окраине, рядом гора, на ней телевышка — сразу видно, когда кто-то едет из города. Лошадь появлялась — мы бежали встречать родителей. А летом мама часто использовала велосипед. В это время молоко быстрее киснет — она садилась и быстро ехала в город.

— Твоя семья считалась бедной?
— Средней. Были богатые, кто ездил на машине и не заготавливал дрова. Но и мы нормально жили.

— На бутсы хватало?
— Первый раз в них сыграл в Магнитогорске лет в 14-15. До этого — в кедах. Всегда знал, что их и мяч подарят на день рождения. Другого и не надо — взял и побежал играть. У нас же какое правило было — играем все, мяч покупаем по очереди. Порвался — очередь следующего.

— Что стало с друзьями?
— Лучший друг работает в МЧС. Другой все лето заготавливает сено, потом продает. Еще один — автомеханик. Все при деле — спившихся нет. Вот в поселке разруха. Приезжал в него два года назад на свадьбу друга — люди в основном уехали, домов осталось мало. Наш дом сломали, хотя он офигенный. Когда продавали его, родственники из России говорили, что такой же будет стоить в два-три раза дороже, чем их. Но в Казахстане по российским меркам мы получили за него копейки. Не хватило даже на половину подобного дома — сказалась большая разница в ценах.

— Твоя семья уехала тоже из-за разрухи?
— Ну да. Совхоз обанкротился, работы не стало. Плюс позвали родственники по маминой линии. Родители подумали, все продали и в 2005-м со мной и сестрой переехали в Россию — под Магнитогорск.

— Правильно понимаю, что в Казахстане ты играл только во дворе?
— Да. Мы бегали, проводили турниры между деревнями. Каждый день играли класс на класс. В один момент Толик Кузнецов — он старше лет на семь — организовал мини-секцию при школе. Видел в нас какой-то потенциал. Ему выдавали ключи от спортзала, мы тренировались. Как-то раз поехали с ним на соревнования в район. Я хорошо отыграл — с другом, который сейчас в МЧС, позвали заниматься в город. Вдвоем ходили на тренировки пешком.

— Далеко?
— Восемь километров. Часть шли, часть бежали. По пути обгоняли учителей, которые возвращались из школы в город. Иногда кто-то подбрасывал на машине или сажал на лошадь, но чаще — весь путь на ногах. Приходишь на тренировку уже измученный. Побегал, а потом ведь обратно возвращаться.

— Как долго это продолжалось?
— В город позвали месяца за два до переезда в Россию. Но мы и до этого ходили по восемь километров — не обязательно на тренировки. Просто, чтобы поиграть с кем-нибудь. Забивали футбольные стрелки, играли против городских. Дальше они к нам приезжали. А тогда меня пригласили именно заниматься. И все так быстро пошло.

— В смысле?
— Первый областной турнир в составе города, потом второй. Перед ним еще думал, ехать или нет. Папа тогда уже переехал в Россию, а мы остались, чтобы дом продать. Мама сказала: «Время есть — давай». Поехал на четыре дня в Костанай, хорошо отыграл. Сразу позвали в команду области на республиканский турнир. Но туда уже не попал. Хотя даже в Россию звонил тренер из Казахстана, звал сыграть за область.

— Ты учился уже в шестом классе. Почему никто раньше не замечал?
— Сам не понимаю. Понеслось только с первого турнира. Забил на нем много, получил грамоту и 100 тенге. Сейчас это 20 рублей, но тогда можно было взять хлеб, килограмм сахара и еще останется. Вот булочка в школе стоила 5 тенге, компот — 4. Так что для меня та сумма — офигеть как много. Купил домой печенье, сгущенку.

Родители радовались — они мне очень помогали. Когда первый раз позвали на область, стояла зима. Выезжать надо в 4-5 утра, потому что сбор в 6. Таксисты просили дорого, друзей мама с папой просить не хотели. В итоге запрягли сани, лошадь. И повезли сами. Доехали до окраины города, дальше мама повела на стадион в центр. Там посадила на командный автобус до Костаная.

— Когда попал в город, понимал, что лучше всех там?
— Не задумывался. Я просто забивал много. Из-за этого позвали на республику. Помню, играем перед этим с «Тоболом». Все — в бутсах, я — в кедах. Первый раз в жизни вижу искусственное поле. Проигрываем 0:4, и за пять минут забиваю три мяча. В сумме за три матча — семь-восемь. Я тогда хава играл и за счет скорости убегал. Конечно, тренер подошел, стал спрашивать, кто такой. И пригласил.

При этом не было такого, что я всех возил. В нашей деревне знал пацанов сильнее себя — техничнее, атлетичнее, быстрее. Но их съедала рутина. А мне один человек сказал: «Никогда нельзя предавать свою мечту». Ракета тратит больше всего топлива при взлете. Чтобы чего-то добиться, надо идти до конца. В самом начале убиваться и убиваться. Многие не понимают этого, перестают верить. Я не переставал, знал, чем хочу заниматься в будущем.

— Получается, до 12-13 лет ты играл сам по себе. Возникали проблемы из-за этого?
— Конечно. Тренер в Магнитогорске сразу сказал: «У тебя школы нет, культуры паса». При передаче я даже опорную ногу неправильно ставил. Левой вообще ничего не мог сделать — ни ударить, ни отдать. Впервые столкнулся с теорией. В Казахстане не было ничего подобного. Никаких установок — просто взяли мячи, побегали вокруг поля и начали играть. А в СДЮШОР вели тетради, писали правила футбола. Серьезнее стало.

Тренер понимал, что мне непросто. Много возился, учил с нуля. Ребята на тренировках занимались одним, а мы с ним все занятие пасовали друг другу. Или он приходил раньше, я сдавал ему зачеты. Стена — на ней цифры. Бил правой, потом левой. Приходилось не только точно ударять, но и с правильной техникой. Делал что-то неправильно — начинал сначала.

— Ты один был таким?
— Да, остальные умели это с 6-7 лет. Все же городские, кроме меня и одного парня из района. Из-за этого на тренировки приходилось добираться 40 километров на автобусе.

— Так далеко?
— Когда переехали в Россию, пошли сначала в районную секцию. Но там почему-то не захотели меня брать. Сказали, что лучше обратиться в Магнитогорск. В городе тренер сразу повел на поле, дал мяч: «Набивай». В деревне мы все это умели — набил раз 600. В тот же день неплохо провел игру, он сказал: «Будешь заниматься. Сколько раз сможешь — столько и приходи».

Тренировки шли шесть раз в неделю, но у меня получалось только два. Третий — на игру. Дорога — это ведь затратно. Туда, обратно, покушать — это 300 рублей в день. Плюс родители боялись отпускать одного, старались сопровождать. То есть траты надо умножить на два. А папа рабочим получал 8-10 тысяч. Мама сначала занималась коммерцией — возила вещи из Алма-Аты. Брала подешевле, в России продавала дороже. Потом не работала. Приходилось тяжеловато, поэтому в 7-9 классе я тренировался меньше остальных. Когда поступил в колледж и переехал в город, стало легче.